Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

Роман очень надеялся, что Питер действительно знает, что делать.

– Часовня, – сказала Кристина.

Лита ответила: – Да.

– А он… он там будет?

– Питер? – спросила Лита. – Да. Но он не причинит тебе вреда, я обещаю. Ты же знаешь, я никому не позволю навредить тебе, да?

– Да, знаю, – отозвалась Кристина.

Грудная клетка Литы давила ей на сердце от одной мысли о том, как храбрится девушка, после всего, что случилось с ней, с ее друзьями… Глаза Литы намокли, но она не могла позволить себе плакать, когда даже эта девочка не плачет. Она обняла Кристину за плечи и сказала:

– Ты же знаешь, все будет в порядке.

Кристина прижалась к ней и положила руку на живот Литы с удивленным взглядом: внутри живет маленький человечек!

– Странно, что невозможно вообще существует, даже как слово, – сказала Кристина.

Руки Романа крепче сжали руль. Небо было черным, а солнце стало кровавым желтком. Роман свернул к магазину.

– Что ты делаешь? – спросила Лита.

– Питеру понадобятся кое-какие вещи, – ответил Роман.

– Что за вещи?

– Удлинитель.

– Что он будет с ним делать?

– Я не спрашивал.

– Почему просто не взял из дома?

– Вылетело из головы.

– Как это могло вылететь из головы? – задала она риторический вопрос.

Впереди, по их полосе движения, только в противоположном направлении, под горку, катился старик в моторизованном инвалидном кресле. Старик наклонился вперед: в бесполом спортивном костюме с подогнутыми штанинами, бесполое седое лицо, тусклые и безразличные глаза, наблюдающие за повторами старых телесериалов.

– Кто-то должен бросить перед ним банановую кожуру, – вяло сказал Роман.

– Это глупо, – отозвалась Кристина.

– Он иногда бывает глупым, – пояснила Лита.

Роман задумался, каково это – примерить себе на один день женский мозг, как много смысла обрели бы бессмысленные вещи.

Роман нашел свободное место на парковке, но, как только двинулся вперед, с другой стороны на то же самое место двинулся желтый пикап. Боясь столкнуться, оба остановились. Пикап просигналил, Роман сдал назад. Нашел место рядом.

– Осторожнее, – попросила Лита.

Тот водитель прошел мимо. Он был тощим, но с внушительным пивным животом, молодым человеком в глупом комбинезоне, половину его лица занимала одна из тех родинок, что походят цветом на загнивающую розовую блевотину. Он посмотрел на Романа и агрессивно схватил себя за промежность.

Роман повернулся к Лите. – Пойдешь со мной?

– Я подожду с ней – ответила она.

Кристина посмотрела на него с задумчивым выражением лица.

– Оставь ключи, мы послушаем радио, – попросила Лита.

Роман вошел внутрь и остановился, раздумывая, не проще ли пойти в отдел спорттоваров, взять пистолет и покончить с ней, пока она еще девчонка. Но отказался от этой затеи, потому что не был уверен, что Питеру это придется по душе. Ну, не совсем так. Причина, по которой он решил не делать этого – ему необходимо, чтобы это решение исходило от Питера.

Когда он проходил мимо примерочной, из нее вышел мальчик лет десяти-одиннадцати. Парнишка был пухлый и, мягко говоря, умственно отсталый, одетый в девчачьи джинсы с вышитыми с клубничками. Он начал крутиться перед зеркалом, разглядывая себя с разных сторон и преувеличенно дефилируя. Роман старался не пялиться, но, если честно...

– Нет! Нет! Нет! – сказала мама мальчика с безошибочным только-не-снова выражением, схватив ребенка и вернув его в примерочную, попутно одари Романа ненавистным взглядом, но, честно, дамочка!

Роман отвернулся и чуть не столкнулся с еще одним покупателем, маленькой азиатской женщиной с тонкой и хрупкой красотой фарфоровой куклы. Они смотрели друг на друга с взаимным изумлением от образовавшегося неожиданного и интимно близкого контакта глаз с незнакомым человеком, и Роману захотелось нежно взять ее руку и приложить к своему лицу, лишь на миг, и сказать: Она, черт возьми, просто маленькая девочка, маленькая девочка, как и те, другие, не так все должно быть – не то, чтобы он ожидал удовлетворительного ответа от женщины, или хоть какого-либо ответа, но, по крайней мере, всего на секунду она могла бы дотронуться до его лица своим мягким, чувственным восточным пониманием. Но Роман не успел отдаться этому порыву или просто пробормотать извинения: женщина резко повернулась и зашагала прочь. Роман успел мельком рассмотреть ее, обнаружив, что половину ее головы занимает ожоговый шрам, размером с ладонь, на этом участке волосы не росли, а кожа, как масло, расплавилась и застыла снова, на месте уха было отверстие, в которое можно было заглянуть, как в замочную скважину.

– Ну, и ладно, – сказал Роман. Почувствовав приступ дурноты, он зашел в мужской туалет, но обе кабинки были заняты, воздух пропитался запахом испражнений, тогда он направился к писсуару и обнаружил, как по его стенкам прямо в центр стекают, вперемешку с мочой, розовые струйки крови, словно кто-то до него также прибежал сюда с кровотечением из носа.

– Ну, и ладно! – снова сказал Роман, найдя в себе силы сдержать тошноту. Выпрямился, расправил лацканы и отправился в отдел бытовых товаров, вернувшись к первоначальной цели. Он купил двадцати пяти футовый удлинитель, расплатившись наличными на кассе, чтобы, на всякий случай, не оставлять письменные улики. И, хотя общая сумма покупки чуть превышала двадцать два доллара, кассирша дала ему три доллара сдачи бумажками. Роман побледнел.

– Нет, – сказал он.

Кассирша начала пробивать покупки следующего клиента, хотя Роман еще стоял там.

– Мне нужна моя сдача, – сообщил он.

– Простите? – ответила кассирша.

– Моя сдача, – сказал Роман, протягивая обратно третью купюру дрожащей рукой.

Кассирша взглянула на него, гадая, не шутка ли это. Роман сморгнул слезы отчаяния. Он держал доллар в одной руке и чек в другой.

– Мне нужна точная сдача, как в чеке, – сказал он.

– Зачем? – удивилась кассирша – тощая серенькая девушка, обладающая духом, противоположным благотворительности, который наполняет некоторых при виде нуждающихся.

– Потому что я не могу уйти, – неосторожно признался Роман. – Мне нужно, чтобы вы отсчитали мне ту сумму денег, которая указана в чеке, тогда я уйду.

– Сэр, я обслуживаю другого покупателя.

Роман приказал своим ногам сойти с того места, где они стояли, но они не передвинулись ни на йоту. Он смутно почувствовал, что что-то забыл, а потом снова начал дышать. Но факт оставался, пустой и безжалостный: числа не складывались, и он не мог уйти, пока они не сложатся, это давило на него, как рукопожатие с мелкочленным божком.